Именно таким я его себе и представлял. Живая легенда немецкого спорта, его харизматический герой и один из лучших гандболистов мира (в 2002 году это было признано международной федерацией официально), Штефан КРЕТЧМАР шел по холлу минской гостиницы “Планета”, как гуманоид с другой планеты. Несмотря на его 33 года, по серьге в ухе, в носу и татуировках, вылезавших из-под майки с жутковатым рисунком на груди, в Кретчмаре безошибочно можно было определить человека, которому, по большому счету, наплевать на то, что о нем подумают окружающие.
Пару часов назад был ожидаемо повержен отечественный полпред в еврокубках с загадочным для иностранца названием BGYFK-Profsoyzi. Впереди у Штефана целая ночь, проводить которую в четырех стенах гостиничного номера стало бы верхом глупости. Тем более ему: слухи об амурных похождениях которого (в том числе и с самой красивой спортсменкой Германии Франсиской ван Альмзик) дошли даже до европейских окраин.
Почему-то кажется, что, едва закончив с формальностями обстановки в баре уважаемого отеля (“Кофе? Чай? А может, чего покрепче?”), он обязательно осведомится о том, какие заведения в городе советской мечты следует считать культурными. И нам придется рассказывать о местоположении, нравах и традициях близлежащих клубов.
Штефан осваивается в полутемной обстановке гламурного заведения на удивление быстро. Он в упор не замечает режущую глаз любому западному туристу картину за соседним столиком. Там компания из трех юных и пока трезвых особ женского пола собирается отмечать какой-то небольшой праздник, для чего на столе имеется принесенная с собой бутылка отечественной водки и приобретенный в баре пакет импортного сока. Натюрморт венчают три пластиковых стакана. На мой взгляд, обстановка несколько аскетична, но надо помнить, что наш герой родом из Восточной Германии, а значит, свой парень и все понимает… Он не спеша закуривает и решает начать первым:
— Ну так это… Какие у вас здесь есть нормальные дискотеки? Так, чтобы без стрема. А то люксембуржцы, которых ваши выбили в предыдущем раунде, прислали в “Магдебург” факс. Мол, вечером двое наших пошли в бар, познакомились там с двумя девушками. Ну, выпили с ними, конечно, а потом отключились. Когда проснулись, обнаружили, что пропали все ценные вещи…

— Как человека, проведшего свою юность под гром пионерских барабанов и узнавшего на ее излете звериный оскал капитализма, вас это испугать не должно.
— Так меня и не испугало, просто ребята опасаются. Вчера все сидели в баре и накрывали бокалы ладошками. Честно говоря, я тоже чувствовал себя не очень уютно. Хотя бы потому, что в школе девять лет зубрил русский язык, но ни одного слова не помню.

— Двоечником были?
— Почему, просто учился в спортивной школе берлинского “Динамо”. Там сильно не забалуешь. Контроль тотальный.
Тем не менее для меня социализм являлся самым замечательным строем в мире. Я учился в лучшей спортивной школе. Два раза в день тренировки, между ними уроки в школе. Все стабильно, надежно…
У моих родителей была работа, их все знали, оба известные личности в мировом гандболе (мама Вальтрауд — неоднократная чемпионка мира в составе сборной ГДР, отец Петер — ее многолетний главный тренер. — ПБ.). Были все возможности, чтобы добиться своих целей.

— Похоже, социалистические времена вам нравились больше…
— Да. В ГДР акценты были расставлены на более важных вещах. Сегодня большинство людей живут для того, чтобы работать, а в то время люди работали, чтобы жить. Потому что жизнь была самым важным понятием.
Теперь все по-другому. У людей много эгоизма, зависти, они стремятся только к тому, чтобы заработать еще больше денег. Менталитет изменился.

— Но много денег — это не так уж и плохо…
— Согласен. Я заработал достаточно, чтобы построить дом родителям и купить квартиру для сестры. Все же кое-чего добился в спорте. Если в ФРГ ты личность, то у тебя, бесспорно, много преимуществ. Можно позволить себе немало вещей, недостижимых для других. Но, говоря об общности людей, я нахожу капиталистическую систему отнюдь не идеальной. Да, в экономическом плане ситуация в ГДР была катастрофичной, но такие человеческие ценности, как дружба, взаимовыручка и поддержка, там вовсе не являлись пустым звуком.

— Ну да, еще эта страна была передовой в применении запрещенных медицинских препаратов в спорте…
— Если честно, то в гандболе я с этим никогда не сталкивался. Не видел, чтобы кто-то из игроков принимал анаболики. В нашей игре надо еще иметь трезвую голову и хорошую координацию вдобавок. Если ты станешь бессмысленно носиться от одних ворот к другим, соревнуясь в быстроте, то это вряд ли поможет выиграть матч.
Хотя, не скрою, в гандболе один раз пошли на подобный эксперимент. Мне рассказывал об этом отец. На чемпионате мира 1982 года в течение недели игроки мужской сборной страны принимали какие-то “особенные” таблетки. И результаты выступления немецкой дружины оказались самыми плохими, какие только бывали в истории нашего гандбола. Тогда же было принято решение больше к подобным экспериментам не обращаться.
Впрочем, не стану утверждать, что такого не было в легкой атлетике или плавании. В цикличных видах спорта другие законы.

— Неужели вы сами никогда не пробовали ничего эдакого? Ваш бывалый вид говорит о том, что Штефан Кретчмар много чего вкусил в этой жизни…
— Когда мне было лет 20, то, не скрою, покуривал марихуану. Тогда она еще не была запрещена медицинской комиссией МОКа.

— Волшебная трава помогает лучше летать?
— Она расслабляет. Я нахожу ее приятной, потому что алкоголь делает человека агрессивным, а марихуана успокаивает, окружающий мир кажется гармоничным и умиротворенным. Поэтому для меня никогда не стояло дилеммы: покурить где-нибудь с друзьями или выпить 20 порций виски? Это было неплохо, но в 95-м году марихуану внесли в перечень запрещенных средств, и уже десять лет я ее не курю.
Кстати, своим запрещением марихуана обязана французам. До этого она была легальной. В 1995 году французы стали чемпионами мира по гандболу, и в международной федерации отметили, что абсолютно все члены этой сборной курят травку. Само собой разумеется, сей факт мало кому понравился. И ее тут же внесли в черный список.
В 1994-м я первый раз выступал за сборную на чемпионате Европы в Португалии. Представьте ощущения двадцатилетнего парня, попавшего в окружение звезд мировой величины.
Моими кумирами тогда были французы. И вот как-то я ехал в лифте с одним из игроков этой команды. Он оглядел меня и сказал, что я ничего чудак (тогда я носил длинные волосы), интересно одеваюсь и так же неплохо играю в гандбол. Это был очень мощный комплимент, и когда он сказал что-то типа того, мол, заходи к нам в номер вечером, поболтаем, то я долго не раздумывал. Пришел, постучал, вошел. Вся команда в полном составе сидела в номере и курила марихуану. По-английски никто не разговаривал, кроме одного, а я не говорил по-французски, но они почему-то увидели во мне большого любителя этой травы. Я тогда и в самом деле курил, но совсем немножко. Меня спросили: “Хочешь?”, и я, разумеется, ответил: “Да”. Кто бросит камень в молодого человека, которому изо всех сил хотелось быть своим в компании легенд? С тех пор каждый вечер ходил в комнату французов, курил с ними, и тот чемпионат оказался одним из лучших в моей жизни.

— Странно, обычно у немцев французы всегда бывают без вины виноватые. А есть ли нация, к которой вы испытываете искреннюю симпатию?
— Мне кажется, если в спорте начинаешь симпатизировать какой-нибудь команде, то в противостоянии с ней вряд ли добьешься ощутимых успехов. Мне больше нравились отдельные игроки. Всегда были хорошие отношения со старым поколением французов, также с некоторыми шведскими гандболистами и с игроками, которые играли в моем родном клубе в Магдебурге, к примеру с исландцами.

— Кого бы вы назвали самым великим игроком в истории мирового гандбола?
— Исландца Оли Стефанссона, он сейчас выступает в испанском “Сьюдад-Реале”.

— Отчего-то думалось, что лучшим в вашей версии окажется кто-то из представителей советской школы гандбола…
— Но не теперешних, разумеется, да? Среди стариков было много великих… Один Атавин чего стоит! А Каршакевич... Александр — это фигура. Во всяком случае, для восточных немцев. Уверен, если спросить левых крайних моего поколения, кто является для них примером, то процентов 70 ответят, что это Каршакевич.

— Вчера вам довелось поиграть против его сына.
— Он пока мало напоминает своего отца — тот был куда опаснее. Тем не менее Каршакевич-младший тоже довольно талантлив.

— Вы не понаслышке знакомы с еще одним прославленным белорусским крайним, атаковавшим справа…
— С Юрой Шевцовым я играл в Берлине в команде “Шпандау”. Он был невероятно умным гандболистом. Затем Юра стал тренером, и я присутствовал при этом в течение целого года. Теперь же Шевцов один из трех лучших наставников в Германии. Это сто процентов.
Он очень хорошо понимает гандбол, всегда спокоен, и вообще по характеру Юрий чрезвычайно симпатичный человек. Никогда и ни у кого не было с ним проблем. Мне кажется, в этом рецепт его успешной карьеры.

— Иногда приходится слышать, что у русских и немцев все-таки схожий менталитет. Что вы думаете по этому поводу?
— Скорее это вопрос поколений. Мое было очень похоже на ваше. У нас одинаковая школа. И мы, и вы испытывали большое уважение к старшим игрокам и вели себя довольно сдержанно. Всегда прислушивались к тому, что они говорят. Это просто было законом.
Сегодняшнюю ситуацию, увы, нельзя сравнить с той. Молодые приходят в команду, — ну, может, в России это еще немного по-другому, — с запросами определенного порядка.
В Германии это происходит так: уже в 18-19 лет они ездят на “Ауди” и имеют шикарные квартиры. Они думают лишь о том, как заключить более выгодный контракт, и ни у кого из них в голове нет импульса, с которым начинали свою дорогу в большой спорт мы. Каждому из нас, во всяком случае мне, страстно хотелось стать лучшим гандболистом мира. Это была цель, к которой стоило стремиться.
У этих же совсем другой менталитет. Они попали в хорошую команду и считают, что уже стали великими, цель жизни достигнута и можно ходить на дискотеки и “клеить” красивых девочек.

— Вы являетесь кумиром для молодых игроков?
— Вот уж что никогда не было для меня самоцелью … У меня кумиров не было. Я просто не понимал, как можно боготворить человека, которого абсолютно не знаешь. Для меня образцом всегда служили родители. Они были великолепны и в спорте, и в плане человеческого общения.
Сейчас в Германии многие создают себе кумиров из каких-то людей. Но я не хотел бы, чтобы молодежь и дети брали пример с меня. В таком случае постоянно необходимо следить за тем, что ты делаешь: когда закуриваешь сигарету или что-то говоришь.
Дети ведь впитывают все как губка. Меня совсем не обрадовало бы, если бы дочь сотворила себе кумира, например, из какой-нибудь рок-звезды и потом подсела на наркотики из-за этого, поскольку многие из них наркоманы. Кумир слишком ответственен перед младшим поколением.

— У вас есть дочь?
— Да, Лючия-Мария. Ей шесть лет, и в этом году она пошла в школу.
Я женился в 1997-м. Дочь родилась в августе 2000-го. А в сентябре была Олимпиада, где я познакомился с Франсиской ван Альмзик, влюбился в нее и принял решение развестись с женой.

— Однако…
— Думал три недели, все это было очень сложно, прежде всего из-за только что родившейся малышки, но я понимал, что чувства к другой женщине намного сильнее, и ничего не мог с этим поделать. Я ушел к Франсиске, и мы прожили вместе четыре года.

— Интересно, что сказала на это ваша бывшая супруга? Что Штефан Кретчмар самый плохой мужчина в мире?
— Моя бывшая жена была кубинкой, и, чтобы получить немецкую визу, ей надо было вступить в брак. Но, как вы понимаете, я бы на это не пошел, если бы не чувствовал, что люблю ее.
Вообще-то у меня никогда не было мысли жениться. Но когда я встретил эту женщину, то моментально понял: только ее мне не хватало.
Когда жена услышала, что я, возможно, ее оставлю, было сложно. Я боялся, что она что-нибудь сделает с собой. Потом полгода мы вообще не разговаривали. Только если дело касалось дочери. Однако сегодня, по прошествии шести лет, мы ладим даже лучше, чем во время брака, и понимаем друг друга невероятно хорошо.
Много чего делаем вместе. Сейчас, когда я снова один, это упрощает отношения. А в первое время, конечно, было непросто. Странно получилось. Через четыре года я снова поехал на Олимпиаду, а после моего возвращения из Афин Франсиска приняла решение оставить спорт, завязать с плаванием. Она захотела дом, детей, красивую свадьбу…
Тем не менее чем ближе был назначенный день, тем меньше у меня оставалось уверенности в том, что это правильное решение… На примере бывшей жены я знал, какой должна быть идеальная мать. Франсиска же, по-моему, еще не была готова к тому, чтобы заботиться о детях так, как это понимаю я.

— Интересно, что говорила Франсиска в многочисленных интервью по поводу несостоявшейся свадьбы?
— Знаете, всегда ходили слухи, что у меня есть другие женщины. Что поделать, я живу в городе, где интерес к гандболу традиционно очень высок. Менталитет немецких женщин имеет одну особенность — они часто хвастаются своими сексуальными приключениями. Мне кажется это несколько странным, но если в коллекции появляется популярный спортсмен, то сей факт существенно поднимает их рейтинг в глазах подружек.
Может быть, поэтому в Магдебурге обо мне ходило множество всяких нелепых слухов. И из-за этого в наших отношениях с Франсиской было много проблем. Еще одна сложность для нее состояла в моих взаимоотношениях с бывшей женой и дочкой. Она всегда хотела иметь то, чего не имела… Франсиска видела, как я люблю дочь и что провожу с ней много времени. Мы ссорились по таким поводам, что я сходил с ума. Я не мог понять ее мыслей, почему она так думает и поступает…

— Если вы рассчитываете на то, что наши читатели поверят, будто Штефан никогда не изменял Франсиске, то ошибаетесь…
— Почему вы так подумали?

— Просто знаю спортсменов. Среди них однолюбы почему-то встречаются довольно редко…
— Скажу так: в моей стране женщины ослеплены мужчинами-спортсменами. И они разрабатывают специальную методику, чтобы заполучить футболиста, гандболиста и так далее. Когда ты известен не только на родине, но и за ее пределами, то у тебя достаточно предложений. Не имеет значения, где находишься. Тебя достанут везде: на дискотеке, в гостинице, в спортзале, на улице. И ты можешь девять раз сказать нет, а на десятый что-то, возможно, и произойдет…

— То есть мы вас правильно поняли?
— Ну, я уже не могу припомнить все, что было за те четыре года. Возможно, когда-то что-то и случалось…

— Сейчас вы свободны?
— Да.

— Немецкий секс-символ свободен… Даже трудно представить, сколько за последние два года у вас было женщин. Вы, кстати, сторонник количества или качества?
— Количество вообще неважно. У меня после этого была подруга из Австрии, просто приятная девушка. Я познакомился с ней в марте и ровно через год разошелся. С тех пор снова один. Странно, но за границей мне проще заводить знакомства. Меня почему-то никогда не покидает ощущение, что немецкие девушки хотят меня не как обычного человека, каким я являюсь на самом деле. Они просто желают получить в коллекцию некий мой имидж известного спортсмена и, как вы сказали, секс-символа. Дома я скован именно этими цепями. Там трудно найти того, с кем ты смог бы чувствовать себя самим собой.

— Коль уж зашла речь о женщинах, то, извините, наши покрасивше ваших будут… Вы наверняка уже имели возможность оценить.
— Сделать это не так просто. Когда я приезжаю в бывший СССР, то мало выхожу из отеля. Например, никогда еще не был на дискотеке. И в Минске я видел немного женщин, ну, если не считать тех, что вчера сидели в ночном баре гостиницы. Однако там, я так понимаю, находится определенный контингент, который в первую очередь озабочен тем, как бы снять с тебя денег. И это серьезное препятствие для того, чтобы нормально пообщаться.

— Не хочу ничего сказать, и тем не менее вчера вы ночевали не в своем номере…
— Мы обычно живем по двое, но мой сосед так громко храпел, что пришлось взять отдельный номер. Это не то, что вы подумали.

— Неужели вам не понравилась ни одна девушка в баре?
— Мне кажется, все они хотели денег.

— Но это нормально. Женщины ведь тоже люди…
— Да, но те, что в баре, хотят непосредственной оплаты… Если женщина тебе симпатична, она, возможно, и ожидает каких-то подарков. Это я делаю с удовольствием… Однако если она заявляет напрямую, что стоит 100 долларов, то мигом теряет свою привлекательность в моих глазах.

— Говорят, невесту лучше всего искать в библиотеке. Вы в курсе, что у нас самая крупная в Европе библиотека “системы алмаз”?
— Нехило… Она еще открыта?

— Завтра будет работать.
— Жаль, мы утром улетаем.

— Увы, иначе у нее было бы другое название. А сейчас вы хотите жениться, или вам нравится быть свободным?
— Мечтать надо всегда, ибо если у тебя впереди ничего нет, то жизнь можно считать законченной. И все же сейчас к этому вопросу я подхожу немного по-другому. Раньше, когда был молод и глуп, окружающий мир казался прекрасным и рисовался исключительно в розовых тонах.
Был уверен, что любовь будет одна, самая красивая в мире и обязательно до гроба.
Все это исчезло с приобретением жизненного опыта. Когда-то я намного больше доверял людям, а теперь веду себя куда более осторожно.
Женщинам, — разумеется, речь прежде всего о них, — я не даю сто процентов шанса, поскольку предполагаю с их стороны какой-то подвох, что-то плохое. Очень жаль, что это так, но ничего не поделаешь… Впрочем, представление о том, чего бы я хотел, осталось. Все-таки смысл жизни для меня в том, чтобы иметь хорошую семью… Но что будет, то будет. Надеюсь на судьбу.

— Верите ли вы в то, что женщина одновременно может быть красивой, доброй и умной?
— Несомненно. Правда, понятие красоты относительно. Та, что для одного является идеалом, другому покажется совсем непривлекательным. Для меня, бесспорно, важен общий облик женщины. Иногда глаза могут излучать что-то для тебя и притягивать… И ум тоже понятие относительное. Она может быть хорошо образована, тем не менее для меня важнее, когда женщина живет с тобой на одной волне. Бывает, что человек имеет прекрасное образование, а простых жизненных вещей не понимает. Впрочем, для меня самое главное в женщине — это доброе сердце…

— О каких дурных привычках Штефана Кретчмара должна знать его будущая невеста? Ну, разумеется, кроме того, что он дымит как паровоз…
— Я человек настроения. Мое состояние может поменяться за секунду. И из хорошего парня могу мгновенно превратиться в плохого. К тому же я слишком нетерпелив. Не могу откладывать что-то в долгий ящик, особенно если это можно уладить немедленно. Я хаотичен в своих чувствах и эмоциях и все, что делаю, скорее исходит не из головы, а из души.

— Каков был ваш самый безрассудный поступок в жизни?
— Иногда кажется, что многие поступки, совершенные тобой, были бессмысленны. И все же это не так. Они помогали приобретать жизненный опыт. Я натворил много глупостей, зато теперь точно знаю, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Даже если тебе этого очень хочется.

— Вообще-то на все безрассудные поступки нас толкают женщины…
— Каждый человек, когда влюблен, совершает абсолютно необъяснимые с точки зрения логики вещи. Такое было в самом начале наших отношений с Франсиской. Я тогда жил в Магдебурге, а она в Берлине. Бывало, в три часа ночи садился в машину и ехал за 150 километров к ней, чтобы позвонить в дверь и просто обнять. А потом мчался назад и появлялся на тренировке абсолютно невыспавшимся.
Потом, когда все прошло, думал: “Ну и зачем тебе это было нужно?” А тогда подобные идеи казались абсолютно нормальными. Впрочем, вся жизнь, по сути, и складывается из таких вот мелких, но ярких моментов.

— У нас в стране считают, что спортсмены не очень-то далекие люди и что им нужно развиваться: больше читать, ходить в театр, музеи, на выставки и тому подобное. Как вы к этому относитесь?
— Было бы неплохо, если бы они следовали этим советам. Однако у спортсменов есть свойство сводить окружающий мир к роду своей деятельности. Они все видят через призму футбольного поля или игрового зала. Хотя, конечно, кроме спорта, они должны состояться в чем-то еще. А это так сложно для них.
К сожалению, я не являюсь исключением из правил. И все-таки в меру возможности всегда стараюсь интересоваться тем, что происходит вокруг меня.

— Сейчас проверим. Кого вы знаете из великих русских писателей?
— Достоевского. Мы изучали его в школе во времена ГДР.

— Что вы чувствуете при упоминании фамилии Лукашенко?
— Не люблю формировать свое мнение на основе чужих. Мне не нравится, когда люди ехидно говорят об окружающих и делают выводы, хотя сами не имеют об обсуждаемых никакого личного представления.
О Лукашенко я знаю только из телепередач. Не скрою, это не слишком позитивная информация. Говорят, будто он диктатор и единоличный правитель в стране. Тем не менее когда я ехал по вашему городу, то поймал себя на мысли, что в Европе не так много улиц, которые выглядят лучше. Дома у вас находятся в хорошем состоянии. Возможно, это только в Минске, но, опять-таки, другого я не видел и не буду принимать за чистую монету чужие впечатления. Верю только своим.

— У вас есть любимые политики?
— В ФРГ это Грегор Гизи, лидер партии демократического социализма, последователь социалистической партии в бывшей ГДР. Он самый образованный и интеллигентный человек из тех, кого я встречал в жизни.
Но, если честно, я не так уж и хорошо знаю политиков. По-моему, это не те люди, что принимают решения, а лишь марионетки, которых дергают за нити невидимые миру кукловоды.

— Неужели социализм может быть демократическим?
— Думаю, нет более демократических идей, нежели эти. Просто люди еще не совсем к этому готовы.

— Откровенно говоря, ваш внешний вид не слишком уживается с прогрессивными идеями товарища Гизи. Именно так и должен выглядеть демократический социализм?
— По крайней мере он так может выглядеть, поскольку как государственный строй толерантен и демократичен. И каждый вправе сам решать по поводу своего внешнего вида.
Социализм во времена ГДР, конечно же, таковым никому не казался. Тогда я, помнится, выполнял все функции, присущие так называемой “свободной немецкой молодежи”: был агитатором, редактором стенгазеты и так далее, являлся одним из тех, кто безгранично верил в систему и кто всегда шагал впереди. Свое тело я изменил только после падения Берлинской стены.

— Почему?
— Первую татуировку сделал сразу, как только прошла моя первая любовь. В 20 лет, что вполне естественно, она казалась просто безмерной. Мы были вместе два года и расходились за это время семь раз. Это был полный хаос: ссоры и примирения. Когда разошлись в седьмой раз, в знак того, что это окончательно и бесповоротно, я и сделал себе первую татуировку — символ смерти, конца.
Это было начало. А потом пошло-поехало… Поводов для новых татуировок всегда хватало. Я сошелся с левыми. Такое было у нас движение — политически ангажированные люди с левой ориентацией. Они занимали разрушенные дома и жили там, не внося арендной платы. Как только приходила полиция, убирались оттуда и находили новое пристанище. Довольно веселые ребята и непохожие на других. Мне такие всегда нравились.
Затем появилась татуировка, связанная с негритянской музыкой — я когда-то ею увлекался. Ходил по клубам, где люди выглядели соответствующим образом: черные волосы, множество татуировок. Когда вращаешься в таких кругах, то невольно и сам становишься похожим на тех, кто тебя окружает.

— Сколько у вас сейчас татуировок?
— Семнадцать. Татуировка с обликом дочери, разумеется, на первом месте. Она самый дорогой для меня маленький человечек.

— Вы до сих пор увлекаетесь тату?
— К сожалению, на моем теле осталось не так много свободного места…
Понимаете, татуировки — это жизненная позиция. Как своеобразный вид религии. Или ты любишь, или ненавидишь. Мне не нравятся люди, делающие их для того, чтобы показаться модными. У каждой из 17 татуировок есть своя причина и история. Они рассказывают всю мою жизнь.

— Что обозначает надпись на вашей майке? Любовь и ненависть?
— Этот рисунок схож с тем, что изображен у меня на груди. Там с одной стороны ангел, с другой — черт. А по центру — сердце. И это означает столкновение добра и зла. Одна половина добрая, а вторая — не то чтобы зло, но внутри тебя постоянно идет борьба насчет того, в каком направлении ты пойдешь…

— Две немецкие противоположности, в нашем понимании, это футболисты Марио Баслер и Юрген Клинсманн. Скандалист и примерный семьянин. Кто вам ближе по менталитету?
— Да ни один из них. Мне нравятся люди, имеющие свою историю, которым есть что сказать. А Баслер и Клинсманн соответствуют определенному клише. Если спросить их о чем-либо более того, что они разрешают себе рассказывать, то ничего конкретного в ответ не услышишь. Ну нет в них того самого стержня, о котором я говорю.
Баслер всегда слыл провокатором. Он курил, скандалил, мало двигался, но был гениален из-за своего таланта в футболе, хотя никогда усердно не работал. Про Клинсманна все единодушно думают, что он симпатичный, дружелюбный и приятный, однако это только половина правды. Средства массовой информации тоже не слишком хорошо знают его. Я не чувствую себя близким ни к одному, ни к другому, поскольку мне нравятся целостные личности, а не однобокие.

— Не собираетесь ли вы после завершения карьеры написать книгу, как это сделал Эффенберг?
— Нет. Я не смог бы писать неправду. И в то же время не уверен, что людям нужна правда. Если они узнают, что происходит на гандбольной кухне в действительности, то случится грандиозный скандал. Все-таки жизнь за кулисами сильно отличается от того, что видит обыватель по телевизору.
Повествовательные произведения о том, как ты начал заниматься спортом, чего добился и так далее, довольно примитивны. Мне, например, совсем не интересно читать мемуары Бекхэма или того же Эффенберга. Вот жизненный путь Че Гевары — это да. Человек действительно замечательный. А кто такой Кретчмар? Мелковато как-то… Хотя, думаю, если собрать все истории из моей жизни в изложении людей, которые знают этого персонажа, то книжка получилась бы не самой плохой.

— Вам нравится Че Гевара?
— Мне симпатичны люди-идеалисты. Их умение верить во что-то искренне. Они двигают вперед человеческую историю.

— Следует полагать, Ленин тоже присутствует в этом романтическом списке…
— Во время ГДР Ленин был образцом для всех. Но после падения Берлинской стены в Германии возник новый образ. Говорят, он шел по трупам, отдавал приказы об убийствах… Это бросает серьезную тень на Ильича. Однако вождь мирового пролетариата являлся идеалистом, и то, что он делал, я нахожу достойным восхищения.

— Как вы думаете, что скажут о вас люди лет через двадцать?
— Может, это покажется странным, но мне абсолютно не важно, что потом скажут… Важно то, чему я научился в жизни. Я не стал бы брать на себя ответственность и давать советы тем, кто ищет путь к успеху. Не собираюсь быть правильным парнем, чтобы угодить всем сразу. Для кого-то ты всегда останешься дерьмом, что бы ни делал. Ну не нравятся многим люди с татуировками. У них совсем другие мозги, чем у тебя, и это уже плохо. И не дай бог при этом еще быть успешным…
Для меня важно мнение только тех, кто меня окружает. Родных, друзей, дочери. А остальные пусть говорят все что хотят. Переживу…

— Тем не менее что бы вы могли посоветовать трем девочкам, сидящим справа от нас? Они уже выпили свою бутылку водки и им хорошо. И все же не сомневаюсь, что завтра они все равно захотят стать более успешными…
— Знаете, счастье — такое изменчивое понятие… Я был на Кубе и видел там людей, которые каждый день пьют ром, танцуют с красивыми женщинами. У них нет ничего материального, но они веселы и безрассудны.
И кто счастливее: бедные кубинцы или богатые немцы, у которых есть все? Для меня это вопрос. Мне кажется, счастлив тот, кто умеет ценить в своей жизни маленькие моменты счастья. Таких людей немного. Гораздо больше других — тех, кто каждый день стремится заработать деньги, отказывая себе в тех самых мелочах. Они мечтают об успехе, славе, богатом муже, однако я не уверен, что именно это приносит счастье. Полагаю, счастье совсем в другом. Я не буду давать советов, ибо сам их никогда не слушал. Здесь все каждый решает сам. И перед собой потом отвечает в конце жизни: а был ли он по-настоящему счастлив?

— Что для вас счастье?
— Я знаю только то, что оно никогда не бывает продолжительным. Нужно ловить момент, мгновение. Например, этот наш разговор я нахожу очень приятным. Счастье — это поход в кино со своей дочкой. Ночь, проведенная с женщиной, встреча с друзьями, даже прогулка с собакой.

— Чем вы собираетесь заниматься после завершения карьеры? Уедете ли из страны?
— Я очень хорошо чувствую себя в Германии. Это моя страна, мой менталитет, моя родина. Когда-то для родителей жены я купил дом на Кубе и мечтал о том, чтобы лет через десять перехать туда, поближе к пляжу, наслаждаться обычной жизнью... Знаете, такая идиллическая картинка, которая часто приходит в голову, когда ты вечером в изнеможении валишься дома на диван.
Сейчас же думаю, что мое будущее будет связано с Германией. Я что-нибудь еще обязательно сделаю для гандбола, чтобы он стал более популярен, может быть, в сфере маркетинга или менеджмента. Все-таки всем, что сейчас имею, я обязан своему любимому виду спорта. Вот такие пироги…
А теперь расскажите мне, ребята, поподробнее, как лучше добраться отсюда до вашего самого крутого клуба, и оставьте, пожалуйста, еще пару адресов на тот случай, если мне вдруг там не понравится… У белорусских журналистов, надеюсь, найдется для этого листок бумаги?

Взято с сайта Газеты "Прессбол"

Обсудить интервью можно здесь - Штефан Кретчмар